Василий Панфилов - Улан [СИ]
Выяснилось, находится он у австрийцев. Вроде как армии не стоят на месте, так что пришлось оставить попаданца в одном из близлежащих городков, причём даже не в военном госпитале, а у совершенно гражданского врача. Впрочем, эту информацию он не успел толком осмыслить — как только офицер достаточно окреп, его погрузили в достаточно комфортабельную повозку и отправили в Вену — по распоряжению Марии-Терезии…
В Вене его отбил русский посланник Кейзерлинг, Герман Карл и поселил у себя.
— Нечего, — коротко бросил он сопровождающим, — сами же знаете, что сразу начнутся посетители ломиться, а князь ещё не настолько здоров, чтобы принимать гостей.
К посланнику Владимир отнёсся сперва достаточно настороженно, подозревая какие-то интриги. Однако через несколько дней убедился, что Кейзерлинг не собирается к нему лезть, а просто заботится о выздоровление. Наверняка были и интриги — дипломат всё-таки, но раз эти самые интриги идут на пользу по медицинским показателям — то и хрен с ними.
Вставать улан начал достаточно быстро — и первым же делом потребовал мыться:
— Воды мне нагреть, — коротко приказал он приставленной к нему сиделке.
— Но…, — попыталась что-то сказать она. Не получилось — взгляд у попаданца и раньше был тяжёлым, а уж после военной компанию… Сослуживцы сравнивали его с василиском.
Вместо слуг с горячей водой прибежал доктор, размахивающий руками:
— Вредно мыться! — Горячо убеждал он, — от этого поры открываются и человек становится беззащитен перед болезнями[71].
Настроение спортсмена было скверным, скандальным, так что вскоре собравшиеся зрители (слуги и домочадцы Германа Карловича) стали свидетелем позора доктора — медицину попаданец знал намного лучше него и сумел доказать это так, что поняли даже люди некомпетентные.
Пристыженный доктор ушёл, ругаясь на венгерском (князь успел выучить его за время компании вполне прилично), а приказ Владимира выполнили — как и приказ о смене одежды и постельного белья. С того дня он взял своё выздоровление в собственные же руки — и дело пошло на лад. Выяснилось, что на лад оно могло пойти и раньше, но один из коллег медика устроил залихорадившему пациенту кровопускание. Вообще-то, оно было достаточно популярным методом лечения, но не для раненого же, который и без того потерял уйму крови…
Диета, прогулки по особняку, дневной сон, а чуть погодя — и лёгкая физкультура. На поправку улан шёл быстро — по местным меркам. Но всё равно — выйти из особняка самостоятельно он смог только через две недели после первого купания. Да и то — с тростью…
Точнее, выйти-то он мог и раньше — в коляске. Были, оказывается, уже прообразы инвалидных кресел. Хотелось на воздух — безумно, но не хотелось становиться этаким символом — “Раненым героем”.
* * *“Битва на мосту” оказалась, кстати, известна буквально всем.
— Да что ты удивляешься, князь, — с удовольствием просвещал его Кейзерлинг, — в одном бою уничтожить двадцать девять прусских кирасир одному человеку…
— Сильно, конечно, — пожал исхудавшими плечами улан, — но сам же знаешь, Герман (они перешли на имена по предложению самого посланника), за компанию бывали подвиги ничуть не худшие. Но такого… ажиотажа я не помню.
— Бывали, — согласился немец, — но какие? Пробраться в расположение противника и уничтожить запасы пороха. Полезно? Да безусловно, вот только обыватели, да и большинство военных любят, чтобы подвиги совершались при свете дня, а не так… По разбойничьи.
Князь скептически скривился, но промолчал — посланник европейскую публику знал лучше.
— Более значимым считается восхождение на крепостную стену или в пролом — первым, разумеется. Ну или лихая кавалерийская атака, переломившая битву. Твой же случай — просто апофеоз героизма. Суди сам: в одиночку накрошил целую кучу врагов, в одиночку же остановил целый кирасирский полк — и помимо полка ещё и весь отряд Евгения Вюртембергского задержал, обоз спас. В общем — успех Берлинской операции сильно от тебя зависел. Герой?
— Герой, — охотно согласился экстремал — он вообще не страдал ложной скромностью.
Ну и наконец, — подмигнул ему хозяин дома, — ты ж настоящий персонаж рыцарской легенды! В одиночку, на отряд могучего врага, да на белом коне… Мало того — ты ещё и последний представитель знатнейшего рода, князь, принц[72]… И если герцогские титулы можно и оспорить, то титулы князя и принца — нет.
— Охх! — Выдохнул Владимир, — это ж за мной сейчас охота начнётся — каждая романтичная дура замуж захочет…, — тут он замолк, сморщившись, как от зубной боли. Ну да — у славы есть не только приятные стороны.
“Дуры” были и раньше, но немного — княжеский титул был таким… не до конца подтверждённым, что ли. Ну а после той самой битвы уже не только в камерной беседе или приказе по армии — именовать его стали вполне официально. Сперва Мария-Терезия как пример героизма, затем французы, саксонцы, русская императрица.
Вообще, подвиг его оказался выгоден с политической точки зрения буквально все союзникам. Русские в очередной раз доказали всему миру, что кавалерия у них как минимум не хуже Прусской, считавшейся на тот момент самой-самой, да смотрите — какими героями можете стать на нашей службе! Австрия и Франция — чтобы тыкнуть носом зарвавшихся пруссаков и показать, что их армия не так уж страшна.
Более того — выгодна эта история оказалась даже англичанам… Они уже достигли своих целей в войне — отвоевали колонии, ну и решили, что это будет замечательным поводом сказать “фи” и начать рассказывать вечные английские истории о том, что все победы союзников были благодаря им, англичанам. А стоило только отойти в сторонку — так сами видите…
В конце-концов, даже Фридрих, поскрипев зубами и разжаловав командира тех злополучных кирасиров, предпочёл сделать хорошую мину при плохой игре. Ну и объявил, что Грейфы всегда были прекрасными воинами, начав упирать на княжескую кровь и прочее.
Далее подключились обыватели и из попаданца начали лепить Рыцаря Без Страха И Упрёка. Честно говоря… Владимир был не против, но скажем так — в меру. А то некоторые явно увлеклись и начали выпекать какие-то слезливые истории, где он был представлен крайне романтическим (педерастическим по мнению самого улана) героем, дающим налево и направо возвышенные обеты, рыдающим над загубленными птичками и хранящим девственность (чего!?) ради Той Самой.
Спортсмен понимал, что идиотизм рано или поздно пройдёт, а репутация грозного бойца — останется. Главное — суметь ею воспользоваться…
Справедливости ради, были и сиюминутные “плюшки”. В частности, после захвата Берлина, город вычистили так… Вывозили всё — не только золотосеребро, но и картины, драгоценную мебель, оружие, ткани — как и положено при нормальной мародёрке. Нормальной в понимании русской армии — то есть имущество выгребается, жители остаются целыми.
Выгребли нормально и сейчас ему полагались трофеи и в первую очередь — пятнадцать тысяч талеров. Сумма не то чтобы колоссальная, но весьма и весьма солидное — небольшое состояние по любым меркам — особенно если учесть, что талер “стоил” шесть рублей. Армия решила, что что спасение обоза и задержка отряда Евгения Вюртембергского здорово помогли, ну и…
Отдельно шли ткани, картины — ценность последних определяли на глазок, что сильно насмешило человека, собиравшегося в своё время стать дизайнером, пусть и компьютерным. Барахла было много, а ещё больше — подарков. Люди как будто сговорились — дары были на редкость единообразны.
Прежде всего — всевозможные клинки, затем — доспехи…
— Эпическая сила, их-то зачем? — удивился попаданец.
— В Петербурге продашь, — философски отозвался Кейзерлинг, — кирасы отменные, в гвардии за хорошую цену возьмут
Наконец — кони и почему-то прежде всего белоснежные. Видимо — в память о павшем Снежке… Горевал ли улан о коне? Да, но не сказать, чтобы слишком — это было похоже скорее на досаду от потери велосипеда или мотоцикла, чем живого существа. Ну да — к лошадям попаданец относился достаточно спокойно, но вот они его очень любили. Коней к настоящему моменту подарили целый табун — аж семнадцать штук.
Посланник едва не писал кипятком от восторга — кони были кирасирские.
— Не интересовался? — с удивлением спросил он у парня. К стыду своему, тот и в самом деле плавал порой в элементарных вопросах. Вот не укладывалось у него в голове вся важность лошадей, не привык он, что здесь они — единственное транспортное средство. Пахать, перевозить грузы, атаковать врага — везде лошади нужны…
— Хреново в России с породистыми лошадьми, — просвещал его Герман, — татарских лошадок полно, а толковых мало. Ни в плуг, ни в повозку, ни под седло… Вроде как в Смутное время перевели, а потом соседи восстановить не давали[73], так что твой табун — хороший подарок. Самое же главное, что “Героя битвы на мосту” вряд ли потревожат таможни.
